И наши дни — не будущие дни
Фридрих Шиллер

Вечный вздох мировой прелести: я отцветаю, я гасну, меня больше нет.
Георгий Иванов «Распад атома» (1937)

Вот — лучший эпиграф к «Марии Стюарт», пусть даже Шиллер ее написал в 1800 году: Европа прощалась с прелестью XVIII столетия. 
Все как-то разом сняли парики. Оделись в отвратительное, темное суконное платье: простое до вульгарности, общее для всех сословий, — так называемый фрак. Все привыкли к ежедневному гаданию по газетам.
Никто не ждал добра от наступающего железного века. Семь лет назад другая французская королева взошла на плаху. В ту самую зиму, когда Шиллер писал монологи Елизаветы Английской — молодой, не причастный к казнокрадству Директории генерал установил во Франции военную диктатуру Это вселяло надежды.
Шли первые, слабые спазмы Наполеоновских войн.
…Стальная, розовая от теней и сполохов закулисного прожектора исполинская труба висит над сценой «Современника» в новом спектакле.
Она похожа, к примеру, на угловые башни тюрьмы Консьержери, откуда везли на казнь Марию-Антуанетту в октябре 1793 года.

Репетировали небесное знамение. 
 — «И наши дни — не будущие дни!» — пошло, закачалось сразу после этих слов!
 — Ведра или труба?
Два железных ведра грубой снарядной сварки, торпедного калибра висят на цепях в темной глубине сцены, над головами. «Труба», склепанная из лоскутов стали, похожа на… см. выше.
Еще она похожа на орудийную башню линкора. На шеффилдскую — магнитогорскую домну. На топку концлагеря. На печь с исполинской вытяжкой, в которую уйдут дымом рукописи, дагерротипы, жалованные грамоты, мишура из обихода побежденных: тех, кто списан мировой историей в расход.
То бишь, как правило, в мировую культуру.
Дрогнула во тьме дворцовая люстра с прорехами в хрустальных подвесках, с искривленным золотым обручем кринолина, с изломанными пальцами свеч. С родовым, неистребимым сходством — женщина в бальном наряде уходит во тьму залы…
У этой женщины, в ее клети-камере, в ее 1587 году, только что был обыск. Взломали шкаф и забрали письма. Изъяли как вещественное доказательство последние драгоценности — память о юности, Париже, Ронсаре, раннем вдовстве.
Внешне она спокойна.
…не мишурою славен
Сан королевский. Могут с нами низко
Здесь поступать — унизить нас не могут.
Я в Англии ко многому привыкла,
Снесу и это.
Читатель русского перевода «Марии Стюарт» ошеломлен второй свежестью своих аналогий. Читатель горюче-спекулятивно думает, например, об Ахматовой в предвоенном Ленинграде. О голых стенах, обысках, письмах, изъятых из шкафов, о пропуске в Фонтанный дом с казенной записью «жилец» в графе «профессия», о диких перекличках по тексту:
И лютню отобрали у нее.
Чтобы распутных песен здесь не пела.
Далее — обо всей изведенной в 1920-х — 1930-х гг. породе человеческой, о женщинах, похожих на дворцовые люстры в бедственном положении, об их прелести, гордости, легкомыслии, достоинстве и беде, грехах сословия и неистребимом праве на «эту страну». Праве, безумном и бесплотном перед реальной силой «новых людей»…
Господи, думает читатель русского перевода: знаменитый мхатовский спектакль 1957 года должен был бить тогдашнего зрителя по нервам, как панихида по десяткам тысяч.
…Репетировали третий акт. По помосту лунатически шла высокая, рыжеволосая женщина в сером шелковом плаще. Точеная — вся: от талии до запястья, от узкой ленты на щиколотке до манжеты, разлетевшейся белым веером, от дымчатой кисейной оборки юбок до розовых ногтей.
Помост вел в пропасть. В ладони пленной шотландской королевы плыла разоренная люстра: Марию Стюарт любили, как известно, искренне. Вещи помогали ей. Люстра ластилась к королеве как ручной, механический, тонкой работы золотой павлин. Вытянувшись всем телом, как очень красивая удавленница, женщина спускалась на люстре вниз. 
- Ах, леди, все бы вам летать, как птица! - говорила верная Кормилица. Мировая прелесть отвечала ей блаженной улыбкой — шейка набок, белые пальцы сводит судорога. Казарменная, ежиком стрижка под локонами парика.
Она больна, Мария Стюарт Елены Яковлевой. Она именно такова, какой (не в романтической трагедии, в действительности) бывает беспечная мировая прелесть после двадцати лет заточения, одичания, страха, нищеты, непосильного осознания неотменимой несправедливости: цари в стране закон и старинное, рассудительно-уютное право — ей, Марии, а не Елизавете короля, следовало бы править страной.
Легкомысленная, доверчивая, сообразуясь с отмененным кодексом чести и великодушия, — она сама пришла к Елизавете в плен. Сама виновата.
Она жеманно и возвышенно говорит с облаками, плывущими на юго-запад, плачет от умиления, дрожит, бьется, скребет ногтями солому и землю.
Шиллер — без корсетов и париков. Театром ощутимо сокращена пьеса, точно пересказана по памяти после многолетнего заточения. 
Шиллер с землей, соломой, водой, булыжником и песком в списке реквизита. С мускульными схватками, корчами елизаветинских лордов: пластику актерам «Современника» в спектакле ставил класс Геннадия Абрамова. Одна точная судорога, один кульбит по сцене «двести лет спустя» заменяют тридцать — сорок строк благородного и обветшалого белого стиха эпохи романтизма.
Шиллер — «после Освенцима». После здешнего, нашего XX века.
Шиллер — в репетициях, в притемненном и пустом зале, где суровым холстом накрыты ряды кресел. Все движется, распадаясь на цепочку двухминутных хэппеннингов, на выстроенные инсталляции немых сцен.
Например, такие материалы — копна соломы, подкрашенная стриженая овечья шкура, боковой свет из кулис, белая рубаха тонкого полотна, Марина Неёлова в роли Елизаветы Английской…
В «Современнике» на последнюю неделю февраля отменены спектакли: «Марию Стюарт» репетируют с одиннадцати часов утра до девяти вечера.
И от сцены к сцене — растет, прорывается нервная сила двух королев: Марины Неёловой и Елены Яковлевой. Эта сила создает действо, зажигает сумрачный свет на сцене, нервной энергией раскачивает колокола ведер, движет исполинскую стальную трубу.
Продолжали репетировать третий акт. Единственная встреча двух королев: Железная Леди в полумужском костюме, в сапожках, пощелкивая невидимым хлыстом, содрогаясь от страха, ревности и обиды, звонко и жестко повторяет:
Народ меня чрезмерно обожает.
…Так чтут богов, чтить смертных так нельзя.
Рыжеволосая красавица лежит у ног Елизаветы разбитой фарфоровой куклой.
Народ? Зритель знает: слепо, страшно мыча, за Елизаветой следует в первых актах скрюченный Бастард двора (Дмитрий Жамойда). Полупаралитик жмется к ногам тяжелым камнем, глядит с обожанием, требует укрепить порядок в стране. Благополучие его и его потомков лежит на плечах Королевы-девственницы. Они дьявольски зависят друг от друга.
Впрочем, оставим. Я пытаюсь описать только одну из множества сюжетных линий. 
Гибнущий Ренессанс молча плачет у ног Нового времени. Восемнадцатый век всходит на эшафот девятнадцатого. Серебряный век гибнет в безумии, дети его едут добровольцами на Магнитку, внуки — на целину.
Правнуки, напрягаясь, ждут нового железного века.
Да, леди Стюарт, некого прельщать!
Мир поглощен заботами другими.
Говорит великая королева сопернице и жертве, за которую все-таки будут биться рассеянные во времени и пространстве искатели Божьего суда: Шиллер, Пастернак, Бродский. 
Так, я ублюдок, говоришь? Пусть так,
Покуда ты еще живешь и дышишь.
Сомнения в правах моих исчезнут
В тот самый миг, когда исчезнешь ты!
Когда у бриттов выбора не станет,
Законной буду я в любых глазах!
Так, в четвертом акте облачившись в широчайший, парадный, расшитый жемчугом наряд на метровых фижмах, напялив безумный, рыжий паричок с буклями, встав на акробатические не то ортопедические стальные перши, рыдая, хохоча, Елизавета Английская пишет на весу приказ о казни Марии. 
В воздухе еще висят слова седого Хранителя печати, применимые к любым временам. К любому ожиданию железного века:
Явись народу, только совершишь
Кровавое деянье — и увидишь
Не радостно гудящую толпу:
Другой народ и Англию другую?
Премьера в «Современнике» — первого марта.
На репетициях пятого акта я не была.
И не при мне шотландская королева взошла на плаху.

P. S. Восприятие рецензента «Новой газеты» крайне субъективно. В номере 8 (Д) — читайте монолог Римаса Туминаса о его шиллеровском спектакле.

Елена Дьякова
28-02-2000
Новая газета